Он кивнул на гарпунное ружье и сложенные в сторонке биту и топорик; показал брату горсть тускло блестящих зеленоватых винтовочных патронов.
Толик взял один и повертел в пальцах.
— Ну, стандарт 1907-го года, не удивлюсь, если с тех времен у какого-нибудь бабая под стрехой в тряпочке и лежали… Доверия им никакого, но я знаю, где можно прикупить таких…
— Ладно-ладно, это потом, что с этими-то делать будем?
Один из гоблинов застонал и начал поворачиваться. Толик снова нацелился было послать и его в нокаут пинком в голову, но батя его остановил:
— Тихо-тихо, это тебе не футбольный мяч, хотя и головы у них, честно говоря, вряд ли годны на что-то дельное.
Он присел над гоблином, рывком за плечо перевернул его на живот, заломил руки за спину. Достав из кармана пучок пластмассовых цветных хомутов с бирками — товарных контролек, зашопленных нами в одном из магазинов, стянул одним из них гоблину руки за спиной.
Толик набюдал за его манипуляциями.
— Думаешь, надежно?
— Хо-хо! На, попробуй, порви или перегрызи! — батя сунул ему один из хомутиков.
— Да уж. Как пластиковые наручники. И затягиваются.
— Для того и таскаю. Как знал, что нарвемся! Так что, давай с этими определимся.
— Оставим здесь, а сами домой! — пискнула из-за спины Толика Элеонора, уже одетая и «приводящая себя в порядок» посредством расчески.
— Пст! Рыжим слова не давали! — не оглядываясь, цыкнул Толик, — Если и оставим, то уж точно не живыми.
Элеонора ойкнула и вновь скрылась в квартире.
— Крыс, ты как думаешь?
— Я-то?… — я оторвался от подоконника, от наблюдения за улицей, где все было спокойно, — Да, в натуре, не отпускать же их. Они еще тут дел наделают. Пришить — и все.
— Блин, какой коллектив у нас кровожадный! — покачал головой батя, — Но, видимо, действительно без вариантов. Собственно, они с нами бы это и сделали. Ну чо, Толян…
— А я думаю — взять с собой, — неожиданно огорошил нас Толик.
— Вау! Толик, ты ли то?? Человеколюбцем заделался?…
— Не. Кончить их тут — это просто, и рука уж точно не дрогнет. Возьмем их в рабство!
Мы помолчали, переваривая идею, а Толик продолжил:
— Вы просто не в курсях; а я, тусуясь на рынке, слышал, что такое уже тут практикуется. У тех же гоблинов, да и у мужичков-кулачков в пригородах: берут кого в плен, типа, и ставят в работу как рабов, чисто за хавчик.
— Нам-то они нахрена?
Еще один гоблин начал подавать признаки жизни, и батя, присев рядом с ним, быстро упаковал и его руки в пластиковый хомут.
— Работать.
— Где? Толян, что они будут у нас делать? Их же и кормить придется!
— Вот ты хотел ходов наделать в Башне, — работенка тупая и тяжелая, как раз для них. Что нам самим-то ковыряться? Приставим их к делу, пусть хоть раз в жизни займутся производительным трудом! Под нашим чутким руководством.
— Рабский труд — непроизводительный… — еще пытался оппонировать батя.
— Да ладно — «непроизводительный»! Это как дело поставить. Если с рабочей силой ПРАВИЛЬНО обращаться, — они тут все стахановские нормы перекроют, это я тебе говорю! — Толик многозначительно постукал кулаком правой руки в ладонь левой.
— Уж что-что, а хавку свою они отработают, это я тебе обещаю! И насчет «кормить» — это, знаешь ли, понятие такое… Своеобразное. Молоко им за вредность можно не давать, и сбалансированный рацион тоже того… не обязательно подсчитывать. Тем более что молока мы и сами давно уже не видели.
О черт, напомнил!.. В моем воображении возникла большая кружка с молоком, полная, «с горкой», чуть запотевшая — молоко из холодильника… Берешь ее, и поднеся ко рту, пьешь, пьешь, оставляя на лице молочные «усы»… Я непроизвольно сглотнул слюну. Как я хочу молока! До всего этого бардака мы с батей молочных продуктов истребляли не меньше пяти литров в день. И уже долгие месяцы обходились разведенным порошковым, когда было время и желание с ним возиться, или пили только чай… Черт побери! Я с ненавистью взглянул на гоблинов, как будто это они были виноваты в произошедшем, в том числе и в отсутствии молока. Уроды, бл…! Молока им еще!..
— Ну, в общем… — доводы Толика оказались более чем убедительными. Батя перевернул еще одного на живот, и стянул руки и ему. А вот последний выглядел «не очень» — из носа вовсю шла кровь, полуоткрытые глаза, казалось, смотрели в разные стороны, и дышал он как-то толчками, то всхрипывая, то затихая. Оттащив в сторону мешающего главаря, Толик тоже присел возле раненого.
— Брателло, а ведь скорее всего ты его насмерть зашиб. Смотри-ка, как ему нехорошо…
Он взял голову гоблина, испачкав руки в крови, и повернул ее набок, — на затылке отчетливо просматривалась продолговатая вмятина от монтировки.
— Проломил ты ему голову, факт. Че ж ты, так неаккуратно? Портишь домашнюю скотину? — прикололся Толик, снизу вверх взглянув на поднявшегося батю.
— Ну, тогда он еще был не домашней скотиной, а просто скотиной. Так что в этом плане упреки не принимаются. Но приложил я его, действительно, излишне сильно. От мандража, братан, от мандража. Ты ж понимаешь, в такой ситуации лучше перестараться, чем недостараться…
— Да понимаю я, — отмахнулся Толик и вновь повертел голову начавшего пускать кровавые слюни бесчувственного гоблина, — Да уж, не жилец. Да ладно. Нам троих за глаза.
Он вытер руки о футболку Ржавого и поднялся.
— Ну что, будем собираться?
— Да, на сегодня и хабара, и приключений достаточно. Надо бы этих оживить. Пусть топают своим ходом.