Крысиная башня - Страница 61

Толик снял с плеча спортивную сумку, шмякнул ее на землю — в ней железно брякнуло.

— Ты на третьем, ты — на пятом! — непонятно как бы пошутил батя, явно фразой из какого-то фильма, которые из него лезут как иголки из ежика, — и указал мне стеречь ту сторону, что была к садику. Сам стал помогать Толику, примеривающемуся к замку с гвоздодером, параллельно пася ту сторону, что была „от садика“.

Я беспрекословно подчинился, поскольку меня и так-то не хотели брать… Типа „мало ли что“. Я канючил и возмущался — моя идея! Хорошо что Толик вступился. Потом и батя махнул рукой: „Залетать“ — так всем вместе! Лишняя пара глаз нам не помешает, а в нынешней жизни, которая называется „выживание“, чем скорее и полнее необходимые навыки обретешь — тем лучше. А мародерка — навык, к сожалению, необходимый…» — и он махнул рукой на мои сборы с ними. Сам он сунул за пояс свой ствол; а Толик, как всегда, не расставался с переделанным наганом…

Словом, мы «пошли на дело» как настоящая банда — Толик лишь посмеивался на наши приготовления. «Налет армян на водокачку…»

Замок скрежетал и неподдавался, и Толик сказал, что «или пилить — а это геморрой, или пару раз вдарить кувалдометром…»

Он достал из сумки же небольшую кувалду, и, всунув в дужку замка монтажку, несколько раз ахнул по ней с оттяжкой, заставив недовольно морщиться батю на громкие в утренней тишине звуки ударов. Впрочем, город стал привыкать не реагировать на звуки разбитого стекла, тяжкие удары в двери, пьяные крики, звуки драк, разборок, а иной раз — не то хлопкам фейерверков, не то выстрелам… Никто не высовывался из окон, никто не звал милицию — бесполезно. Лишь кое-где в наглухо зашторенных окнах в занавесках образовывались наблюдательные щелки… Но не в этот раз — садик был довольно далеко от жилых домов, и двери склада закрывала от взглядов высокая насыпь.

Потому мы и вздрогнули, услышав громкий женский крик:

— Вы что делаете, сволочи?? Вы куда лезете, мерзавцы?? Ах вы подонки!!!

К нам бежала от садика толстая старуха. В прыгающих руках она держала какую-то кухонную сечку — типа топорика с плоским широким лезвием. Наспех накинутый и незавязанный за спиной грязный фартук сбился на сторону и скомканной тряпкой висел на ее толстой потной шее. Подбежав к нам, — а Толик и батя, не увидев в толстой тетке никакой опасности, не препятствовали ее приближению, лишь настороженно зыркая по сторонам; она подскочила к дверям склада и встала в них «крестом», растопырив руки, в одной руке все так же сжимая кухонную сечку.

И тут же понесла на нас, перемежая информационную подачу нецензурной руганью:

— Да что это делается? Совсем стыд потеряли?? Детей грабить? Ах вы уроды, ублюдки, паскуды поганые, как у вас руки не отвалились в детский садик залезть, у детей кушать отнять?!!..

— Ты че, дура, какие «дети»?… — неуверенно начал было Толик, но тут же получил в ответ такой залп эмоций от крикливой толстухи, что рот уже и не раскрывал.

По ее выходило, что на складе, действительно, есть продукты, и эти продукты предназначены для именно что детей. Именно для детей, крошек, малюток, — не для вас, поганые уроды, чтоб вы сдохли! — как она бесстрашно несколько раз повторила, самоотверженно закрывая собой вход в подвал, с недоломанным еще замком.

— Какие дети, о чем ты? — недоумевающее спросил батя, — кто сейчас детей в садик-то водит?…

— Такие!!! Нормальные дети!! Водят! — сразу на все вопросы запальчиво ответила тетка. По сути она была не старуха, лет 55–60, только толстая и неопрятная, потная, и очень злая, — Чтоб вы сдохли, уроды, на детские кашки польстились!!. - снова завела она.

— Я тебя, коза старая, ща успокою — пообещал Толик, — подкидывая монтировку в руке — Ты довоняешь тута!

— Обожди, старик, — прервал его батя и вновь обратился к тетке — Какие дети, овца ты стерлитамакская, откуда сейчас тут дети?…

Но тетка стояла насмерть, ее вопли постепенно перешли чисто в нецензурщину, мы лишь поняли, что:

— стоять на защите интересов детишек она будет насмерть,

— какие-то дети якобы в садик ходят, будут ходить, и вообще — тут будет Детский Центр по приему и реабилитации (это слово она выговорила с трудом, с третьей попытки) бездомных детей, — и что она умрет, но интересы бедных детишек защитит!

Когда информация от нее кончилась, а осталось только полное ненависти клокотание, густо замешанное на матерщине, батя, посовещавшись с Толиком, решили отступить… Хотя Толик порывался с монтировкой «Дай я ее, старую сволочь, ща успокою!» — на него произвело впечатление, что она несколько раз назвала нас «козлами», — но батя ему воспрепятствовал.

— Ладно. Пошла она… Не калечить же ее в самом деле. Опять же — дети… Как чувствовал я — не стоило с детским садом завязываться… — дал отбой батя.

Провожаемые многоэтажными матерными конструкциями, на которые уже полностью перешла тетка, что получалось у нее намного связней, чем членораздельная речь, мы собрали свои причиндалы и позорно отступили из садика.

— Как Наполеон от Москвы, — резюмировал батя — Но французы хоть в Москве похулиганили, а у нас полный облом…

И мы отправились к «объекту номер два», намеченному на этот день — небольшому подвальному кафе «У Кристины».

Там нас ждала какая-никакая, но удача: стекло в двери было кем-то выбито, явно половинкой кирпича, валявшейся тут же, но внутрь никто не лазил… И хотя хозяева, видимо, заранее, вывезли все ценное и съестное, кое-что досталось и нам: на четверть полный мешок муки, десяток поллитровых бутылок минералки, пара бутылок растительного масла, куча столовых приборов («Пригодится» — пробормотал запасливый батя, собирая их в сумку), несколько пакетов с сахаром, сникерсы и жвачки, и бейсбольная бита, забытая кем-то под барной стойкой.